Анализ прозы Зощенко

Правда, попытки Зощенко писать по-новому были поняты не сразу. Один из первых рассказов Зощенко принес в журнал “Современник”, редактором которого был поэт М. Кузмин. Рассказ принят не был. “Ваши рассказы очень талантливы,- говорит Кузмин…

– Но согласитесь сами – это немножко шарж. – Это не шарж,- говорю я. – Ну, взять хотя бы язык. – Язык не шаржирован. Это синтаксис улицы… народа… Быть может, я немного утрировал, чтоб это было сатирично, чтоб это критиковало… – Не будем спорить,- говорит он мягко.- Вы дайте нам

обыкновенную вашу повесть или рассказ… И поверьте – мы очень ценим ваше творчество. – Бог с ними,- думаю я. Обойдусь без толстых журналов.

Им нужно нечто “обыкновенное”. Им нужно то, что похоже на классику. Это им импонирует.

Это сделать весьма легко. Но я не собираюсь писать для читателей, которых нет. У народа иное представление о литературе. Я не огорчаюсь.

Я знаю, что я прав”.

Так родилась проза Зощенко – проза, которую, улавливая ее пафос, поэты-пародисты называли литературой “для небогатых”. Но и более серьезная критика долгое время не могла определить своеобразие прозы

Зощенко. “Талант Зощенко,- вспоминал позднее К. Федин,- вызвал самое разностороннее и трагикомическое непонимание”. С годами многое отстоялось.

Стремление Зощенко быть “посредником в хороших делах” вызывает в памяти желание Гоголя открыто и прямо воздействовать на нравы людей, а за наивной простотой рассказов Зощенко все отчетливее проступает напряженная поглощенность писателя размышлениями о судьбах и свойствах своих сограждан.

Зощенко – юморист, сатирик, моралист… В чем видел зло? С чем боролся?

И где искал выход?

“В начале моей литературной деятельности, в 1921 году,- вспоминал Зощенко,- я написал несколько больших рассказов, это: “Любовь”, “Война”, “Рыбья самка”. Мне показалось в дальнейшем, что форма большого рассказа, построенная на старой традиции, так сказать, чеховская форма, менее пригодна, менее гибка для современного читателя, которому, мне показалось, лучше давать краткую форму, точную и ясную, чтобы в 100 или 150 строчках был весь сюжет и никакой болтовни. Тогда я перешел на краткую форму, на маленькие рассказы”.

Духовное возрождение России, которого жаждал писатель, казалось неминуемо связанным с обновлением человека и решительным разрывом с рабской психикой. Сознание того, что человек создан для больших дел, для большого труда, некогда заставившее Чехова вмешаться в обыденную мелочную сторону жизни, выросло в творчестве Зощенко, пережившего революцию и соизмерявшего с революцией человеческую жизнь, в не знающий компромиссов нравственный максимализм. Позднее Зощенко скажет, что он создал “галерею уходящих типов”. На самом деле, читателю, пережившему революцию, писатель рассказывал об инертности общественного бытия, о консерватизме нравственной жизни и о той высокой духовной ответственности, которая требуется от человека, призванного преодолеть косность и инерцию.

Это придавало “сентиментальным повестям” ту философскую окраску, которая, была едва уловима, но которая свидетельствовала о том, что в новых, пореволюционных условиях поиски назначения человека и духовного возрождения личности продолжали нравственную проблематику русской литературы, внося в нее новые, революцией рожденные акценты.

В этом внимании к нравственному самосовершенствованию человека Зощенко намного обогнал своих современников. В этом была сила писателя.