Анализ повести “Последний срок” Распутина В. Г

В повести – катастрофа ухода из жизни, вернее, ее ожидание, смягчена: старуха Анна действительно многое пережила, вырастила детей, она умирает в родном доме, она видит круг близких ей людей (кроме загадочно не явившейся любимой дочери Таньчоры). Да и сама смерть ее случилась как бы за кулисами: дети не дождались ее и разъехались до смерти матери.
Повесть в целом порой вовсе не выглядит трагичной.
Сыновья Анны Михаил и Илья, запасшись водкой для поминок, не выдержали “простоя”, затянувшегося ожидания и крепко выпили. Дочери – эгоистка

Люся и простодушная Варвара – едва не поссорились из-за своей доли у постели матери: Варваре кажется, что Люся совсем не заботилась о матери, а все заботы возложила на нее и брата Михаила. Это чисто бытовые неполадки, раздоры среди своих.
Кстати, мотив ссоры даже у гроба сближает повесть
В. Распутина с рассказом А. Платонова “Третий сын” (1938). У Платонова собрались на похороны матери шестеро сыновей (“громадные мужчины – в возрасте от двадцати до сорока лет”) и после встречи, воспоминаний о детстве начали веселую возню, передразнивая друг друга, их охватила радость свидания. Платонов – тоже христианская душа, даже более строгая, аскетичная – сурово “окрикнул” расшалившихся детей: один из них, “третий сын”, вернулся во тьму комнаты, где стоял гроб, и упал безмолвно (“голова его ударилась, как чужая, о доски пола”), а другие среди ночи оделись, разбрелись по двору и заплакали, “точно мать стояла над каждым”…

У Распутина такого нажима на души нет, его печаль светла и снисходительна к слабостям детей. Старуха Анна не умеет осуждать детей, нависать над их душами, она, может быть, даже не видит их грехов. Ее заветы предельно просты, и к встрече с обителью вечной жизни она готовится, как хозяйка к празднику: она простилась с подругой, такой же старой, Миронихой, научила дочь Варвару, как следует ей оплакать мать по обычаю, “обвыть”. Единственная загадка для нее: почему не приехала самая добрая, нежная, любящая дочь Татьяна (Таньчора).

Что случилось? Почему душевный зов словно не дошел до нее?

Еще трагичнее, двойственнее состояние души сына Михаила (в его доме мать и жила и умирает). С одной стороны, он смутно догадывается о глубине чувств, прозрений матери, о ее великой роли и в его жизни: “Скажем, от нашей матери давно уже никакого проку, а считалось, первая ее очередь, потом наша. Вроде загораживала нас, можно было не бояться…

Вроде как на голое место вышел и тебя видать…” С другой стороны, ему уже и страшно за нынешнее поколение, за своих детей: кого он защитит, загородит, если он и работу уже не чувствует (не работа пошла, а “лишь бы день оттрубить”), и безнадежно сдается в плен водке. Как и целые семьи других, “унесенных водкой”, живущих не в жизни, а в деградации псевдожизни: “Жизнь теперь совсем другая, все, посчитай, переменилось, а они, эти изменения, у человека добавки потребовали… Организм отдыха потребовал. Это не я пью, это он пьет…”
Валентин Распутин объективно запечатлел ситуацию, весьма драматичную для русского человека конца XX в.: он утратил опору в незыблемой, как казалось до этого, официозной идеологии, предписанной морали, на него надвинулись новые, непонятные ему силы – власть денег, тупого волюнтаризма всяких перестроек, ломок, “затоплений”, “пожаров”, осветивших облик “нелюдей”… Как устоять, где взять силы, веру, сберечь себя? Или вымаливать помощи у Бога, или вносить “добавку” – в виде водки – в организм, как Михаил, т. е. медленно убивать себя?