Анализ поэмы “Дом у дороги” Твардовского А. Т

Глубокий демократизм Твардовского, столь ярко проявившийся в “Василии Теркине”, отличает и замысел его поэмы “Дом у дороги” (1942-1946). Она посвящена судьбе простой крестьянской семьи, испытавшей все тяготы войны. Подзаголовок поэмы – “лирическая хроника” – точно соответствует ее содержанию и характеру.

Жанр хроники в традиционном ее понимании – это изложение исторических событий в их временной последовательности. Для поэта судьба семьи Сивцовых с ее трагизмом и типичностью для тех лет не только отвечает этим жанровым

требованиям, но и вызывает соучастие, глубокое сопереживание, достигающее огромного эмоционального накала и побуждающее автора постоянно вмешиваться в повествование.
Судьба, подобная выпавшей Андрею Сивцову, была намечена уже в “Василии Теркине”, в главах “Перед боем” и “Про солдата-сироту”. Теперь же она изображена подробнее и еще более драматизирована.
Открывающая поэму картина последнего мирного воскресенья исполнена той “традиционной красоты” сельского труда (косьбы “по праздничному делу”), которая поэтизировалась Твардовским еще со времен “Страны Муравии”. Это дорогое и горькое воспоминание о привычном и любимом крестьянском обиходе, о “жилье, уюте, порядке”, прерванном (а для многих – навсегда оборванном) войною, будет впоследствии постоянно воскресать в поэме вместе с вековым присловьем:
Коси, коса,
Пока роса,
Роса долой –
И мы домой.
В тяжкую пору отступления Сивцов ненадолго тайком заходит домой – “худой, заросший, словно весь посыпанный золою” (мельком упомянута и “бахромка рукава” обтрепавшейся шинели), но упорно прокладывающий “никем не писанный маршрут” вдогонку за фронтом.

История его жены еще драматичнее. Всегда преклонявшийся перед образом женщины-матери, запечатлевший его во многих стихотворениях разных лет (“Песня”, “Матери”, “Мать и сын” и др.) Твардовский на этот раз создал особенно многогранный характер. Анна Сивцова не просто обаятельна (“В речах остра, в делах быстра, Как змейка, вся ходила”), но полна величайшей самоотверженности, душевной силы, позволяющей ей вынести самые страшные испытания, например отправку на чужбину, в Германию:

И хоть самой – на снег босой,
Троих одеть успей.
Рукой дрожащею лови
Крючки, завязки, мать.
Нехитрой ложью норови
Ребячий страх унять.
…И всю свою в дорогу кладь,
Как из огня, схвати.
Материнская трагедия и вместе с тем героизм Анны достигают вершины, когда у нее в каторжном бараке рождается сын, казалось бы заведомо обреченный на гибель. Замечательно используя поэтику народных причитаний, плачей (“Зачем в такой недобрый срок зазеленела веточка? Зачем случился ты, сынок, моя родная деточка?”), Твардовский передает воображаемый, фантастический разговор матери с ребенком, переход от отчаяния к надежде:
Я мал, я слаб, я свежесть дня
Твоею кожей чую.
Дай ветру дунуть на меня –
И руки развяжу я,
Ho ты не дашь ему подуть,
He дашь, моя родная,
Пока твоя вздыхает грудь,
Пока сама живая.
Герои “Дома у дороги” так же оказываются лицом к лицу с гибелью, безнадежностью, отчаянием, как это было с Теркиным в главе “Смерть и Воин”, и так же выходят победителями из этого противостояния. В очерке “В родных местах”, рассказывая о своем односельчанине, который, как и Андрей Сивцов, строил дом на пепелище, Твардовский выразил свое отношение к этому с публицистической прямотой: “Мне все более естественным казалось определить возведение этого незатейливого избяного сруба как некий подвиг. Подвиг простого труженика, хлебороба и семьянина, пролившего кровь на войне за родную землю и теперь на ней, разоренной и приунывшей за годы его отсутствия, начинающего заводить жизнь сначала…” В поэме же автор предоставлял возможность сделать подобный вывод самим читателям, ограничившись самым лаконичным описанием этого негромогласного подвига Андрея Сивцова:
…Потянул с больной ногой
На старую селибу.
Перекурил, шинель долой,
Разметил план лопатой.
Коль ждать жену с детьми домой,
Так надо строить хату.
В первой главе автор отступил от правил жанра хроники (изложение событий в их временной последовательности), упомянув о своей встрече победной весной 1945 г. с русской женщиной, возвращающейся из плена:
Она тянула кое-как
Вдоль колеи шоссейной –
С меньшим, уснувшим на руках,
И всей гурьбой семейной.
Читателю хочется видеть в ней именно Анну, но такт художника предостерег Твардовского от благополучного финала. В одной из статей поэт замечал, что многие лучшие произведения русской прозы, “возникнув из живой жизни… в своих концовках стремятся как бы сомкнуться с той же действительностью, откуда вышли, и раствориться в ней, оставляя читателю широкий простор для мысленного продолжения их, для додумывания, “доисследования” затронутых в них человеческих судеб, идей и вопросов”. И в своей собственной поэме Твардовский позволял читателям живо представить себе и трагический конец, который имели подобные истории в жизни множества людей.