Анализ лирики Твардовского А. Т

С годами в творчестве Твардовского все большее место занимает лирика.
Его стихи 30-х гг., составившие так называемую “Сельскую хронику”, были еще продиктованы, как беспощадно определил позже в дневниках он сам, “восторженной и безграничной верой в колхозы, желанием видеть в едва заметном или выбранном из всей сложности жизни то, что свидетельствовало бы о близкой, незамедлительной победе этого дела”. И все же среди произведений тех лет “Сельская хроника” выделялась пристальным, уважительным отношением к людям запоминающимися

образами деревенских тружеников: скромного печника Ивушки и деда Данилы, весельчака и мудреца, героя цикла стихотворений, несколько предварявшего будущего Василия Теркина.
Разнообразны произведения Твардовского, вошедшие в его “Фронтовую хронику” (1941-1945). Это и публицистические агитационные стихотворные “листовки” (“Бойцу Южного фронта”, “Партизанам Смоленщины”, “Зима на фронте”), и сюжетные “новеллы” о героях войны и их подвигах (“Сержант Василий Мысенков”, “Рассказ танкиста”, “Дом бойца”, “Награда”), и картины солдатского быта (“Когда пройдешь
путем колонн…”, “Армейский сапожник”, “Ночлег”). Некоторые из стихов прямо перекликаются с отдельными эпизодами “Василия Теркина” и “Дома у дороги” (“Баллада о товарище”, “В пути”).
С течением времени лирика Твардовского заметно эволюционирует, тяготея ко все большей углубленности, напряженному раздумью, краткости и отточенности поэтической формы. В этом смысле характерны пейзажная зарисовка “Ноябрь” (1943) и особенно “Две строчки” (1943) – мучительное воспоминание об убитом еще в финскую войну “бойце-парнишке”:
Мне жалко той судьбы далекой,
Как будто мертвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Примерзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.

Сам автор впоследствии определил владевшие им во время войны и после нее мысли и чувства как “навечное обязательство живых перед павшими за общее дело, невозможность забвенья, неизбывное ощущение как бы себя в них, а их в себе”. Это стало главенствующим мотивом его послевоенной лирики и проявилось уже в стихотворении “Я убит подо Ржевом” (1945-1946). Написанное от лица безымянного солдата, оно звучало как нравственная заповедь, наказ живым:
Пусть не слышен наш голос, –
Вы должны его знать.
Невозможности “прожить… в своем отдельном счастье”, отрешась от мыслей о погибших, посвящено и стихотворение “В тот день, когда окончилась война” (1948):
Что ж, мы – трава? Что ж, и они – трава?
Нет, не избыть нам связи обоюдной.
He мертвых власть, а власть того родства,
Что даже смерти стала неподсудна…
В пору, когда главная заслуга в победе над фашизмом приписывалась руководству Сталина, а роль самого народа, его подвиги и жертвы умалялись, эти мотивы творчества Твардовского имели особое значение. “Жестокая память” (так называлось одно из его стихотворений) была одновременно насущно необходимой, восстанавливая справедливость, очищая и облагораживая человеческую душу, помогая осознать свое единство с народом и его судьбой. Этой теме поэт остался верен навсегда, до последних лет сохранив неослабевающее чувство сопричастности трагедии войны и сострадания ко всем ее жертвам:
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они – кто старше, кто моложе –
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, –
Речь не о том, но все же, все же, все же…
В стихах Твардовского первых послевоенных лет слышались и “одические” мотивы, порожденные естественной гордостью одержанной победой, а также верой в будущее, в успехи в мирном труде (“Свет всему свету”, “Мост” и другие стихи о Сибири, тесно связанные с замыслом книги “За далью – даль”). При этом поэт твердо придерживается тех нравственных заповедей, которые высказал устами погибшего воина в стихотворении “Я убит подо Ржевом”: “Ликовать – не хвастливо в час победы самой”, и в таких стихах, как “Горные тропы” (1960):
Знай и в работе примерной:
Как бы ты ни был хорош,
Ты по дороге не первый
И не последний идешь.
Это перекликалось со сказанным еще в “Василии Теркине”:
От Ивана до Фомы,
Мертвые ль, живые,
Все мы вместе – это мы,
Тот народ, Россия.
Даже поистине небывалое событие – полет Гагарина – осмысляется поэтом как звено всей народной жизни и истории. В стихотворении “Космонавту” (1961) Твардовский вспоминает безымянных летчиков военных лет и заключает:
Так отразилась в доблести твоей
И доблесть тех, чей день погас бесценный
Во имя наших и грядущих дней.
В стихотворении “О прописке” (1951) он назвал свою музу “уживчивой”. Ho если она действительно легко “уживается” с самыми разными темами и героями, то чем дальше, тем откровеннее не хочет мириться с ложью, несправедливостью, насилием, глупостью.
В стихотворении “А ты самих послушай хлеборобов…” (1965) едко перечислены все “странности и страсти”, испытанные крестьянством за годы советской власти, все сменявшие друг друга “руководящие” и псевдонаучные предписания: “То – плугом пласт ворочай в пол-аршина, то – в полвершка, то – вовсе не паши” и т. п. В стихотворении же “Новосел” (1955-1959), и особенно в цикле “Памяти матери” (1965), Твардовский приближается к переосмыслению роли, которую сыграли в судьбе деревни коллективизация и раскулачивание, ставшие трагическим, незаживающим переломом в жизни миллионов людей.

Te элегически-раздумчивые мотивы, которые возникли еще в предвоенных стихах поэта (“Поездка в Загорье”, “Матери”), обрели в поздней его лирике несравненно более глубокое, философское звучание. Точно так же, как в изображении войны, Твардовский не закрывает глаз на трагические стороны бытия. Знаменитая теркинская глава “Смерть и Воин” словно бы получает продолжение в стихах “Мне памятно, как умирал мой дед…”, “Ты – дура, смерть, грозишься людям…”, “На дне моей жизни…”. Они полны благодарности за каждый “день бесценный” прожитой жизни, за “беглый век земных красот”, как с грустью и вместе с тем с легкой улыбкой над старомодной выспренностью этого выражения сказано в стихотворении “Признание”.

Веруя в посмертную духовную связь людей и поколений, поэт надеется, что и сам “отметился галочкой” пусть не на громких страницах истории, а запавшим в чьи-то сердца и память “стишком”, который переживет даже “время, скорое на расправу”.
Мне славы тлен – без интереса
И власти мелочная страсть.
Ho мне от утреннего леса
Нужна моя на свете часть;
От уходящей в детство стежки
В бору пахучей конопли;
От той березовой сережки,
Что майский дождь прибьет в пыли…
(“О сущем” )


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (2 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

Анализ лирики Твардовского А. Т