Анализ элегии А. С. Пушкина “На холмах Грузии”
Объектом предлагаемого исследования будет звуковой строй знаменитой элегии-ноктюрна А. С. Пушкина “На холмах Грузии”, точнее, система ассонансов в ее семантической функции. Под ассонансом понимается в данном случае “повтор ударных, преимущественно гласных звуков внутри стиха”. Следует добавить, что автор при изучении ассонанса учитывает весь вокализм стихотворения, прежде всего – соотнесение ударных и неударных гласных. Ассонанс в качестве звукового повтора исследовался до сих пор весьма незначительно.
На одну из причин
Их повторы, таким образом, могут быть естественными, неосознанными и неупорядоченными, а художественный строй лишь кажущимся. К счастью, это можно проверить. Так, В. В. Кожинов пишет о том, что известная гипотеза О. М. Брика о закономерных звуковых повторах могла
Ссылаясь на крупнейшего фонолога Н. С. Трубецкого, В. В. Кожинов признает, что “в любых текстах частота употребления тех или иных звуков одинакова”, за исключением “поэзии и особо изысканной прозы, где намеренно искусственная деформация естественной частотности рассчитана на то, чтобы вызвать специфический эффект (Н. С. Трубецкой)”.
Следовательно, препятствия к изучению ассонанса оказываются преодолимыми. Что же касается Пушкина в его отношении к инструментовке стиха, то об этом весьма недвусмысленно высказался Валерий Брюсов: “Кажется, что Пушкин искал только точности и яркости выражения, а никак не особой преднамеренной звучности речи. Иное открывается, если изучать стихи Пушкина внимательно, если следить за рядами звуков в них, а также – если сравнивать черновые наброски Пушкина с окончательными редакциями и давать себе отчет, почему изменено то или другое слово.
Тогда-то открывается этот сложный звуковой узор пушкинских стихов; тогда-то становится явно, что именно звуки слов часто руководили Пушкиным в его творчестве”. П. А. Квятковский замечает, что Пушкин “мастерски пользовался” внутренним ассонансом, цитируя при этом первую строфу “Брожу ли я вдоль улиц шумных…”
Теперь обратимся к тексту элегии-ноктюрна: На холмах Грузии лежит ночная мгла; Шумит Арагва предо мною. Мне грустно и легко; печаль моя светла; Печаль моя полна тобою, Тобой, одной тобой… Унынья моего Ничто не мучит, не тревожит, И сердце вновь горит и любит – оттого, Что не любить оно не может.
Известно, что Пушкин много раз переделывал стихи (1) и (2). В связи с этим можно ли считать, например, что слово Грузии (1) появилось по звуковой аналогии со словом грустно (3)? На первый взгляд, предположение выглядит абсурдом; к тому же по поводу появления Грузии возможна и другая, более “солидная” аргументация. Но приведем свидетельство такого чуткого читателя, как С. Я. Маршак, которое сочувственно цитирует и В. В. Кожевникова: “Звучание слова “грустно”, еле различимое в обыденной разговорной речи, становится здесь ощутимым и внятным.
Может быть, это еще потому, что оно перекликается со сходным по звуку словом “Грузия”…” (6)*. В. В. Кожевникова совершенно права, когда пишет, что “звуки, входящие в состав слова, на которое поэт хочет обратить особое внимание, оказываются повторенными в нескольких других словах строф или даже целого произведения”. И конечно же, прав С. Я. Маршак, уловивший столь тонкое звуковое соответствие через строку.
Внутреннее сопоставление слов Грузия и грустно оказывается, следовательно, значимым, поскольку если бы это было только “красиво” и не имело бы смысла, то зачем, спрашивается, нужна такая красота?
Попробуем углубить анализ. Сопоставив первые полустишия (1) и (3), мы легко обнаружим очевидную звуковую фигуру “косого креста”, где перекликаются между собой ударные гласные, располагаясь, однако, в обратном – зеркальном – порядке. Взглянем на это пристальней:
На холмах Грузии “…” Мне грустно и легко…
Перекрестный ассонанс поддерживается всем комплексом согласных, причем не только в уже отмеченной паре Грузии-грустно, но и в другой: холмах – легко, где повторяются плавный сонорный (л) и глухой задненебный (х) – (лехко). Слово холмах можно принять за некий звукообраз (термин Д. И. Выгодского) всей элегии: его звуки рассредоточиваются и повторяются во всех восьми стихах.
Смысл “косого креста” – смысл относительный, непонятийный, музыкальный. Он порождается не только внутри звукового сопоставления, но и при соотнесении звукового слоя с логическим, фразовым содержанием отрывка. Любое сопоставление рождает смысл, но он может оказаться не проясненным до конца. Он может быть также одним из низших смыслов, которые, интегрируясь, проясняются в более общий и в то же время более точный смысл.
Он может даже противоречить смыслу на высшем уровне, может быть непохож на него, как непохожи все семь цветов радуги на белый цвет, который их поглощает и из них рождается. Мы приняли слово холмах – вероятно, точнее, на холмах, что позволяет воспринимать слово как логически значимое, – за музыкальный ключ элегии: в нем ударное (о), неударное (а) и своеобразный комплекс из глухих и сонорных, делающий основной тон слова звучно-мягким. Два гласных: низкий по тембру (о) и средний (а) – составят основную мелодию стиха.
Преобладает то один, то другой, но в конце концов доминирует (о), как бы одерживая победу.
Звук (а) преобладает в первой половине строфы (“На холмах Грузии” – восьмистишие, то есть одна строфа); он, очевидно, ассоциирует с мотивом светлой печали, наполняет сингармоническое слово Арагва, побеждает в концевых полустишиях (1) и (3) (Ночная мгла и печаль моя светла) и особенно в подхвате (4) (Печаль моя полна…). Во второй половине строфы звук (а) графически совсем не имеет места (единственное исключение – “я” в слове унынья, однако как звук он не выявлен). Зато он – и в этом главное в звуковой структуре элегии – все время борется с (о), как бы стремится снять его в многочисленных редукциях. Впрочем, этот процесс идет по всему восьмистишию; только в первой половине он менее заметен, потому что там (а) еще преобладает.
Всего редуцированных (о) – 16 (в первой половине – 7, во второй – 9). В первой половине ударных (а) – 9; ударных (о) – 4. Во второй половине ударных (о) – 10 ударных (а) – 0, ни одного. Даже в абсолютном смысле частотность буквы “о” (не звука!) в элегии выше одной – 15% против 11% нормы (30 на 197 букв) (9)*.
Относительная же частотность – 30 из 84 гласных, а среди ударных – 14 звуков из 33 (силу ударений я не учитывал, поскольку она относительно произвольная). Против 14 ударных (о) выступают 9 ударных (а), а на все остальные 4 гласные приходится всего 10 ударений: у-ы – 1; е – 1; и – 4 (исключительно в окончаниях глаголов (1) и (2), (7) и (8) – своеобразное кольцо). Подавляющее преобладание в ударениях низких и средних гласных над высокими видно, в конце концов, без всякой арифметики.