Анализ цикла «Памяти матери» Твардовского А. Т
Мотивы памяти и вины в позднем творчестве А. Твардовского звучат постоянно. Ho вызывают их на склоне лет отнюдь не исключительно воспоминания о войне. Существенно усиливается теперь и переживание-постижение драматических коллизий собственной молодости, что особенно заметно в цикле «Памяти матери» и поэме «По праву памяти».
Непосредственным поводом для появления первого стала кончина в 1965 году матери поэта, Марии Митрофановны. Однако можно сказать и так, что к созданию четырех стихотворений («Прощаемся мы с матерями…»,
Ho, отрываясь от корней и отдавая душу новой, социалистической, религии, молодой человек не мог тогда даже предположить, что духовное раскрепощение окажется мнимым, что «самая передовая» идеология закабалит, свяжет его покрепче дедовского Домостроя.
Решительно оставив отчий дом, он нисколько не разрешил
Я должен увидеть Загорье, чтобы охладеть к нему, а не то долго мне будут мерещиться и заполнять меня всяческие впечатления детства: березки, желтый песочек, мама и т. д.».
Мама в этом перечне — преграда из самых высоких, труднопреодолимых. В раннем творчестве это едва ли не главный источник и объект чрезвычайно редкой тогда лирики. Достаточно отметить, что в 1927-1928 годах Твардовский опубликовал в смоленских газетах три стихотворения с одинаковым посвящением — «Матери».
И как ни старался он чуть позже избавиться от первоначальных воспоминаний, они все настойчивей тревожили его, несмотря на то (или как раз наоборот — потому), что к тому времени сниться стало «больше нечему»: Загорье опустело, никогда не знавшую хотя бы относительного достатка многодетную семью Твардовских раскулачили и вместе с тысячами обездоленных и униженных вывезли в холодный и голодный таежный край.
На протяжении 1930-х годов поэт постоянно испытывал болезненную раздвоенность сознания и пытался от нее избавиться, делая наброски то «Автобиографии», то стихотворного цикла «Семья». Однако, по лермонтовскому выражению, «отделаться стихами» от внутренних столкновений ничего не получалось. Автор «Сельской хроники» заглушал их мажорными картинами коллективизации, загонял глубоко внутрь, но оттуда сдавленный лирический мотив нет-нет и вырывался пронзительной концовкой «Братьев»:
Лет семнадцать тому назад
Мы друг друга любили и знали.
Что ж ты, брат?
Как ты, брат?
Где ж ты, брат?
На каком Беломорском канале?..
Новым стихотворением о матери:
И первый шум листвы еще неполной,
И след зеленый по росе зернистой,
И одинокий стук валька на речке,
И грустный запах молодого сена,
И отголосок поздней бабьей песни,
И просто небо, голубое небо
Мне всякий раз тебя напоминает —
Или каким-нибудь другим нечаянным образом.
Такова предыстория цикла «Памяти матери». Поэтому можно заключить, что изначально заявленный в нем мотив общечеловеческой вины, связанный с почти неизбежным в новых социальных условиях разлучением самых близких людей («Прощаемся мы с матерями // Задолго до крайнего срока — // Еще в нашей юности ранней, // Еще у родного порога…»), умножается и углубляется у Твардовского виной личной, обостряемой памятью о страданиях его родной семьи.
Надо отметить, что в собственную частную жизнь писатель всегда пускал читателей крайне неохотно, представляя ее с неизменной щепетильностью, суровым отбором. И в этом — не только особенность Твардовского как человека, но и проявление его коренных художественных принципов, складывавшихся в том числе под влиянием Бунина-поэта, который, по свидетельству Г. Кузнецовой, говорил, «что никогда не мог писать о любви — по сдержанности и стыдливости натуры и по сознанию несоответствия своего и чужого чувства». То же целомудрие свойственно и автору цикла «Памяти матери».
Драматизм материнской судьбы и горечь личной утраты не обнажены в нем прямым эмоциональным словом — напряжение и боль проявляются скорее в деталях, а также — в интонации.
Во всех четырех стихотворениях, а значит и в целом, она тягостная, одновременно и резкая и протяженная, что достигается довольно неожиданными переходами от стихов многосложных к укороченным, от окончаний дактилических к мужским и женским — и наоборот.
Приглушенная исповедальность, которая преобладает в цикле, оборачивается несомненными художественными обретениями и преимуществами. При неиссякаемой жажде цельности Твардовский, имевший репутацию писателя чуть ли не по-детски ясного, был почти всегда «полон сдавленной тревоги». А. Ахматова якобы когда-то сказала: «Твардовский — хороший поэт, но без тайны». Однако тайна — вина перед родными, павшими, своим народом — как раз существовала, именно ею тайно болел, ее носил он в душе всю жизнь.
И даже заклиная: «Все есть слова — для каждой сути…», — нечто оставлял в своем творчестве недосказанным.
Подспудным драматизмом, поскольку даны не взаимодополняемо, а конфликтно, обладают в цикле «Памяти матери» и кардинальные для творческого сознания А. Твардовского образы-символы — дома и дороги.
Важны, помимо прочего, и связи между частями — они не буквальны, возникают в области подтекстов, и тем не менее достаточно прочны, многозначны.
В поздней поэзии А. Твардовского специально выделяемые и спонтанно возникающие циклы складываются в более крупное целое — стихотворную книгу под скромным заголовком «Из лирики этих лет». Его центр, его контрапункт — четыре стихотворения «памяти матери». Здесь сходятся все основные социальные и «вечные» мотивы книги.
Подводя в своей лирической книге жизненные итоги, поэт в меньшей мере, нежели бывало раньше (например, в первых главах «За далью — даль»), спорит с самим собой. He склонен он здесь и сводить счеты с кем бы то ни было. Прямые виновники материнской ли, собственной ли драмы не названы — вину в значительной степени автор принимает на себя.
И хотя Твардовский избегает покаяния открытого, а его личная судьба по обыкновению таинственно мерцает за строкой, такая всегдашняя сдержанность сообщает поэтическому высказыванию в лучших творениях книги «Из лирики этих лет» дополнительную эстетическую энергию.