Акмеизм и творчество Анны Ахматовой

Своеобразие поэзии Анны Ахматовой заключается в том, что она особенно остро ощущала боль своей эпохи, воспринимала ее как свою собственную, а трагедия России отразилась в трагедий личной судьбы поэтессы и в ее творчестве. Ахматова стала голосом времени и голосом совести своего времени. Она не
Участвовала в преступлениях и подлостях власти, не клеймила ее в своих стихах, а просто и скорбно разделила судьбу страны и отразила в творчестве российскую катастрофу.

Ахматова остро ощущала себя детищем двух эпох – той, что ушла навсегда, и

той, что царствует. Ей пришлось хоронить не только близких, но и “погребать” свое время, свой “серебряный век”, оставив ему “нерукотворный” памятник стихов и поэм.

Когда погребают эпоху, Надгробный псалом не звучит, Крапиве, чертополоху Украсить ее предстоит…-
Напишет поэтесса в августе 1940 года, подводя черту под ушедшей эпохой. Наступал новый, “железный” (по определению А. Блока) век. И в этом веке не нашлось достойного места для творчества поэтессы, Ахматова душой осталось в том, прошлом, таком близком и одновременно таком далеком времени.

Но все же на всем протяжении жизни Ахматова

сохраняла акмеистические принципы творчества: бытийность, христианское просвещение, бережное отношение к слову, созидательное начало, связь и полноту времен. Она первая и единственная в мировой женской поэзии стала великим национальным и общечеловеческим поэтом, предельно глубоко и психологически верно воплотив в своем художественном мире внутренний мир лирической героини и создав при этом идеал женщины – любимой и любящей. Именно Ахматовой удалось первой в русской поэзии дать любви “право женского голоса” (до нее писать о любви считалось чуть ли не монопольным правом поэтов-мужчин). “Я научила женщин говорить”,- очень точно заметила она в стихотворении “Могла ли Биче…” Она мечтала в своей поэзии об идеале, герое-мужчине…
Личное у Ахматовой всегда сливалось с общенациональным и вечным. Принятие на себя национальной и мировой скорби в эпоху исторических катастроф раскрыло в лирической героине Ахматовой ее “всемирную отзывчивость”: она видела свой “крестный путь” в череде мировых трагедий; видела себя продолжательницей трагических женских судеб:

Мне с Морозовой класть поклоны,
С падчерицей Ирода плясать,
С дымом улетать с костра Дидоны,
Чтобы с Жанной на костер опять…
( “Последняя роза” ).

Крестный путь слияния с участью России, когда в череде памятных дат “нет ни одной не проклятой”, позволял Ахматовой ощутить свою преемственность с великими русскими поэтами, чьи “лиры звенят на ветвях царскосельских ив”: “Здесь столько лйр повешено на ветки… но и моей как будто место есть” (“Царскосельские строки”), Ахматова гуманизировала свою эпоху, возрождала связь времен, традиции и единую правду бытия: культурную, национальную, христианскую, общечеловеческую… Она сохранила память о своей эпохе и с полным правом писала, обращаясь к своим современникам:

Я – голос ваш, жар вашего дыханья,
Я – отраженье вашего лица,
Напрасных крыл напрасны трепетанья,-
Ведь все равно я с вами до конца.
( “Многим” )

В 1910-е годы в русской поэзии наступает кризис – кризис символизма как художественного течения. В среде поэтов, стремившихся вернуть поэзию к реальной жизни из мистических туманов символизма, возникает кружок “Цех поэтов” (1911 г.), во главе которого становятся Н. Гумилев и С. Городецкий. Членами “Цеха” были в основном начинающие поэты: А. Ахматова, Г. Иванов, О. Мандельштам, В. Нарбут и др. В 1912 г. на одном из собраний “Цеха” был решен вопрос об акмеизме как о новой поэтической школе.

Название этого течения (от греческого слова “акмэ” – высшая степень чего-либо, цвет, цветущая пора, вершина чего-либо) подчеркивало устремленность его приверженцев к новым вершинам искусства.

Акмеизм объединил поэтов, разных по своему творчеству и литературным судьбам. Но общее, что объединяло их,- поиски выхода из кризиса символизма. Стремясь освободить поэзию от иррационального, мистического, акмеисты принимали весь мир – видимый, звучащий, слышимый; они культивировали в поэзии адамизм – мужественный, твердый и ясный взгляд на жизнь. “Прочь от символизма, да здравствует живая роза!” – восклицал О. Мандельштам.
Акмеисты возвращались в своей поэзии к традициям мировой культуры. “Поэты говорят на языке всех времен, всех культур”,- подчеркивал Мандельштам. Поэтому для акмеистов является характерным обращение к мировой мифологии (античной, библейской, восточной, славянской), к преданиям, легендам – античные Греция и Рим в стихах Мандельштама, библейские мотивы ахматовских стихов, всемир-ность гумилевской “Музы дальних странствий”. Акмеисты принимали реальность земного бытия во всей полноте и целостности, не противопоставляли себя миру и не пытались его переделать.

Они вовлекали в свое творчество самые приземленные, бытовые реалии: сор, лопухи, пыльную дорогу, колодец, песок, время и вечность, соединяя “высокое” с “земным”, прозревая в темном высокое – и наоборот.
Акмеисты разрабатывали “поэтику вещей” – “поэзию детали”: “свежо и остро пахли морем на блюде устрицы во льду” (Ахматова); “в комнате белой, как прялка, стоит тишина” (Мандельштам). “Любить существование вещи больше самой вещи и свое бытие больше самих себя – вот высшая заповедь акмеизма”,- провозглашал Мандельштам.
Все эти черты акмеизма нашли свое воплощение в творчестве Анны Ахматовой. Но, будучи акмеисткой в своем раннем творчестве, Ахматова значительно выходила за границы одного литературного течения. Ее поэзия не укладывается в узкие рамки одного понятия, она гораздо шире и глубже по своему содержанию и значительнее по тематике.
Что же “революционного” было в появлении Анны Ахматовой? До нее история знала многих жен-щин-поэтесс, но только ей удалось стать женским голосом своего времени, женщиной-поэтом вечного, общечеловеческого значения. Ахматова впервые в русской и мировой литературе представила в своем творчестве всеобъемлющую лирическую героиню – женщину.
Ее лирическая героиня – вечная всемирная женщина, не бытовая, сиюминутная, но бытийная, вечная. Она предстает в стихах Ахматовой во всех отражениях и ипостасях. Это и юная девушка в ожидании любви (сборники “Вечер”, “Молюсь оконному лучу”, “Два стихотворения” и т. п.), это и зрелая женщина, соблазненная и соблазняемая, поглощенная сложной любовью (” Прогулка“,'”Смятение” и т. д.), это и неверная жена, утверждающая правоту своей “преступной” любви и готовая, на любые муки и расплату за мгновения
Страсти (“Сероглазый король”, “Муж хлестал меня узорчатым..,”, “Я плакала и каялась…”). Однако – и в этом своеобразие Ахматовой-поэта – ее лирическая героиня не совпадает с личностью автора, а является своеобразной маской, представляющей ту или иную грань женской судьбы, женской души. Естественно, Ахматова не переживала тех ситуации, которые представлены в ее поэзии, она воплотила их силой поэтического воображения.

Она не была бродячей циркачкой (“Меня покинул в новолунье”) или крестьянкой (“Песенка”), отравительницей (“Сжала руки под темной вуалью”) или “бражницей, блудницей” (“Я с тобой не стану пкть вино”). Просто Ахматова, благодаря своему особому дару, сумела в стихах показать все воплощения русской (и мировой) женщины.
Позднее лирическая героиня Ахматовой предстает в необычном для женской поэзии ракурсе поэта и гражданина. Если основой женской поэзии всегда считалась любовь, то Ахматова показала трагический путь женщины-поэта. Этот трагизм был заявлен ею в стихотворении “Музе” (1911 г.), в котором говорится о несовместимости женского счастья и судьбы творца.

Эта тема не только одного стихотворения – она является одной из главных во всем творчестве Ахматовой. В художественном мире поэтессы невозможно благополучное в житейском смысле разрешение конфликта любви и творчества. Описание событий в романах и других произведениях требует от поэта полной самоотдачи, потому “Муза-сестра” отбирает у лирической героини знак земных радостей – “золотое кольцо”, символ замужества и обычного женского счастья.

Но женщина-поэт не может и не хочет отказаться от своей любви и счастья, в этом заключается трагичность ее положения: “Должен на этой земле испытать каждый любовную муку”.
Трагизм ахматовской лирической героини углубляется постоянным мотивом непонимания, неприятия лирическим адресатом-мужчиной женщины-поэта: “Ты говорил о лете и о том, что быть поэтом женщине – нелепость…” (“Последний раз мы встретились тогда…”). Мужчина не может вынести силы и превосходства женщины-поэта; он не признает ее права на творческое равноправие и равнозначность. У Ахматовой мужчина-возлюбленный не выносит “терпкой печали” ее поэтической души. Отличает ее любовную лирику также глубочайший психологизм.

Ахматовой удалось раскрыть самые заветные глубины женского сердца, женскую душу, ее внутренний мир – мир переживаний, состояний и настроений. И все же ахматовская любовная поэзия – прежде всего лирика любовного разрыва. Почти всегда – в разных вариантах – это последняя встреча, последнее объяснение, своеобразный лирический “пятый акт” любовной драмы.

Можно сказать, что все варианты любовной развязки нашли свое воплощение в ахматовской поэзии.
Поэтесса не раз обращалась в своих стихах к А. Блоку. Он был для нее не только учителем в поэзии, но и лирическим “героем своего времени”. Отношение к нему Ахматовой было исполнено восхищения, глубокой нежности и христианской любви. Она единственная заметила, что Блока хоронили в день Смоленской иконы Божьей Матери.

Ахматова посвятила его памяти стихотворение “А Смоленская нынче именинница…” (1921 г.). Главная тема стихотворения – общенациональная русская скорбь по умершему поэту. Не случайно поэтому оно написано в форме причитания – молитвы.
Всеохватывающая лирическая героиня, бытийное начало творчества, глубокая религиозная основа позволили Ахматовой стать великим национальным поэтом. Все ахматовские книги раннего периода творчества – периода акмеизма (“Вечер”, “Четки”, “Белая стая”, “Подорожник”) – это обращение к драматической и возвышенной судьбе женщины, это дневник ее поэтической души.