А. П. Чехов – мастер художественной детали (о своеобразии прозы поэта)

Творческая манера Чехова строится в известной степени на монтажном принципе. Он широко использует смену разных планов: общего, среднего и крупного. (Мы уже говорили, что в XX в. это стало основой кинематографа.) В дочеховской литературе чаще всего можно было встретить чередование общего и среднего планов, а Чехов показал принципиальную важность использования и крупного плана. Поэтому он и детали подает крупно, чтобы они были более заметны.

Детали в творчестве Чехова всегда значимы, они иногда даже превращаются в символ – как шинель у Очумелова

в “Хамелеоне”, галоши и зонтик у Беликова и т. д. Вещи, предметы, конкретные детали обычно помогают лучше понять человека, несут на себе отпечаток личности владельца. В данном случае можно отметить развитие гоголевских традиций – вспомните описание комнат у Манилова, Коробочки, Ноздрева и др. В детали может проявиться самая суть характера или ситуации. Например, упоминание о лошадях Старцева (“Ионыч”) – не просто информация.

Так обозначаются узловые моменты повествования. В “Учителе словесности” не случайно в одном ряду появляются, казалось бы, совершенно несовместимые понятия,

но они передают в общей сложности нарастание у героя произведения ужаса от обывательского существования: “Скучные, ничтожные люди, горшочки со сметаной, кувшины с молоком, тараканы, глупые женщины… Нет ничего страшнее, оскорбительнее, тоскливее пошлости. Бежать отсюда, бежать сегодня же, иначе я сойду с ума!”

Вот еще один показательный пример принципиального внимания Чехова к деталям. Обратимся снова к “Ионычу”. Там сказано, что Старцев по вечерам с удовольствием пересчитывает желтые и зеленые ассигнации, а от этих бумажек пахло “духами, и уксусом, и ладаном, и ворванью”. Какая многозначительная деталь!

Чехов вообще придавал большое значение запахам, используя их в ряде случаев то для характеристики персонажей (в рассказе “Толстый и тонкий”, например, от толстого пахло дорогим вином, а от тонкого не кофе даже, а кофейною гущей), то для выражения авторской иронии (запах жареного лука в начале “Ионыча”).

В повести “Степь” была дана очень выразительная картина: мальчик Егорушка смотрел на кучу денег “безучастно и чувствовал только противный запах гнилых яблок и керосина, шедший от кучи”. Дети у Чехова (и не только у него) часто обладают непосредственным, свежим восприятием жизни. Мальчику явственно слышится противный запах денег.

Конечно, упоминание в “Ионыче” духов, уксуса, ладана, ворвани можно оценить как указание на широкую частную практику доктора Старцева: он, следовательно, бывал у дам, священников, купцов. Но, кроме предметного значения, в этих деталях есть еще более важный смысл.

Существует такое крылатое выражение: деньги не пахнут, каково бы ни было их происхождение. А ведь они пахнут! Это можно сказать в переносном смысле, но у Чехова они пахнут и буквально.