А. А. Блок писал: “Пушкин так легко и весело умел нести свое творческое бремя, несмотря на то что роль поэта – не легкая и веселая; она трагическая”

/> Сегодня я их набросал.
Известно, что и сам Пушкин нередко работал по ночам, как и персонаж его произведения. Но вот что интересно: а так ли уж прост и поверхностен весельчак Моцарт, принимающий за чистую монету дружбу завистника Сальери? Моцарт чужд зависти и вообще каких-либо неприязненных чувств по отношению к человеку, которого он искренне считает собратом по искусству.

Кроме того, по мнению Моцарта, истинно гениальный человек не может быть злодеем. Поэтому Моцарт решительно опровергает слух о том, что Бомарше мог совершить преступление:
Он же гений,
Как ты да я.
Итак, для Моцарта (и для Пушкина) талант – это всегда свет, иначе и быть не может. Помимо этого, в короткой фразе Моцарта звучит и осознание собственной гениальности. Но как относится к ней Моцарт?

Легко и просто, как к определенной данности, над которой нет смысла ломать голову. Раз это есть, значит, нужно воспринимать это как естественное явление, жить и радоваться жизни. В то же время Моцарт не лишен и таинственных, смутных предчувствий, нередко сопутствующих таланту.

Так, появление “черного человека””, заказавшего Requiem, он подсознательно воспринимает как некий знак, поэтому и чудится ему повсюду “черный человек” – предвестник близкой смерти. К своему предчувствию Моцарт относится с долей скепсиса, порожденного доводами рассудка:
Мне совестно признаться в этом…

Известно, что сам Пушкин иногда бывал достаточно суеверен. Гадалка, предсказавшая ему раннюю смерть, предостерегла его от нескольких вещей. Он верил в предзнаменования и талисманы. Нужно отметить, что в “Моцарте и Сальери” звучит еще один мотив, весьма важный для понимания того, как относился Пушкин к своему таланту:

Нас мало избранных, счастливцев праздных,

Пренебрегающих презренной пользой,

Единого прекрасного жрецов.

И здесь уместно перейти к вопросу о том, насколько поэт свободен в выборе тем для своих произведений. Например, Н. А. Некрасов считал, что поэт обязан писать о проблемах народа; а как Пушкин решил этот вопрос? Вправе ли талант ставить себя в зависимость от потребностей и вкусов толпы?
Во градах ваших с улиц шумных
Сметают сор, – полезный труд! –
Но, позабыв свое служенье,
Алтарь и жертвоприношенье,
Жрецы ль у вас метлу берут?
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
Итак, для Пушкина главной обязанностью таланта является служение ни сиюминутным потребностям общества, а божественному свету, из которого он черпает вдохновение. Не правда ли, эти строки перекликаются с той характеристикой “избранных”, которую поэт дает устами Моцарта? А раз лишь немногие способны глубоко чувствовать “силу гармонии”, значит, не нужно и гнаться за общественным признанием, слепо потакая вкусам толпы. Пушкин высоко ставит призвание поэта, понимая и безусловно принимая всю трагичность его одиночества, как естественную обратную сторону божественного дара:
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд…
В то же время Пушкин не забывает о том, что поэтический дар дается с высшей целью – облагораживать человеческие души. Поэт и пророк – их назначение во многом сходно: “глаголом жечь сердца людей”. Это пламя – огонь благородных устремлений и чувств, испепеляющий все мелочное и недостойное.
Рассматривая тему легкости и трагизма творческого бремени Пушкина, уместно привести следующее: “Думаю, что с нами согласятся все, если мы скажем, что стих Пушкина заставляет сердце наше расширяться, сладостно трепетать и воспроизводить в нашей памяти и в нашем чувстве все доброе, все возвышенное, когда-либо пережитое нами.
Влияние Пушкина не есть прямое воздействие высоконравственной личности, но воздействие его литературного гения. Не по своей воле, не вследствие нравственных усилий получил он исключительную способность совершенно перевоплощаться в настроение каждого человека и открывать в нем правду жизни читателю и самому себе: все это было свойством его природы, даром Божиим”. (Митрополит Антоний (Храповицкий) “Слово перед панихидой о Пушкине, сказанное в Казанском университете 26 мая 1899 года”).

Это ли не ответ на вопрос: как мог Пушкин легко и весело воспринимать бремя своего таланта? Человек – обычный земной человек – может быть беззаботным шутником, весельчаком, “гулякой праздным”; таким же он остается в повседневной жизни, и будучи озарен великим даром Божиим. Мелкие шалости и проступки со временем теряют свое значение, а свет таланта принадлежит вечности:
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа…
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал…