1927 – 1930 Стихи Маяковского. Часть 1. (Маяковский В. В.)

Конец двадцатых годов – время широкого наступления социализма. Это и первая пятилетка, заложившая триумфальную эстафету роста нашего могущества, и строительство первенцев индустрии – Днепрогэса и Магнитки, развертывание социалистического соревнования и ударничества, массовое движение за выполнение пятилетки в четыре и даже три года. В ряды убежденных борцов за социализм вставали миллионы – партийцы и комсомольцы, закаленные революционеры, и вчерашние батраки, сознательные рабочие центра и обитатели “медвежьих углов”, взрослые

и дети.

“Вдруг почувствовали люди человеческую силу свою, мощь своих рук и коллективных усилий, – писал Б.

Горбатов. – Все стало возможным: покорение пустынь и перековка людей, осушение болот и переделка мира… Над страною в те годы стоял неумолчный скрип колес. Все сдвинулось, стронулось, все было в дороге, все двигалось, ехало, плыло, брело… То были дни великих, мучительных и радостных потрясений и свершений…”

“Курьерский строительный темп” пятилетки, героическое напряжение и мужественный энтузиазм созидания нашли непосредственное отражение в лирике Маяковского. В стихах

все чаще звучат маршевые ритмы и призывы на “баррикады производства”, на “ржаной недосеянный фронт”; поэт нетерпеливо рвался “в завтра, вперед”, каждодневным трудом приближая заветную цель.

“Я хочу будущего сегодня”, – заявил он еще в юности. “Хочу” у Маяковского означало не мечтательное пожелание, а волевое усилие, первейшую необходимость. “Хочу” – значит буду добиваться, добьюсь во что бы то ни стало. Ему, несомненно, был близок пафос Чернышевского, завещавшего читателям деятельную, революционную любовь к идеальному общественному миропорядку: “Будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее все, сколько можете перенести”.

Поэзия Маяковского – это страстный порыв в будущее, стремление уже сегодня, сейчас ощутить красоту и величие новой жизни, испытать счастье прекрасного завтрашнего дня.

Энтузиазм миллионов сокращал дистанцию между “сегодня” и “завтра”: то, что вчера еще было недосягаемой мечтой, становилось осязаемой реальностью. Социализм из теоретической программы претворялся в “делаемое дело”, становился “живым, настоящим, правдошним”. Будущее виделось уже не только в перспективе – оно возникало на глазах, творилось усилиями народа и пером поэта.

Образ будущего постоянно живет в воображении Маяковского. В “феерической комедии” “Клоп” действие развивается в двух временных планах – обыватель “образца 1929 года” попадает в 1979 год. В драме “Баня” настоящее и будущее вступают в непо средственный контакт: на сцене появляется “делегатка 2030 года”, Фосфорическая женщина, а “рабочие и работающие” на созданной ими “машине времени” уносятся в “коммунистический век”, оставив и прошлом бюрократов и бездельников.

Поэт прямо связывал “фантастическую реальность” художественного вымысла с фантастически дерзкими делами советского народа. “То, что мы нашу пятилетку выполняем в четыре года, – говорил он рабочим-печатникам, разъясняя замысел пьесы “Баня”, – это и есть своего рода машина времени”.

“Как будто пришел к социализму в гости”, – заявляет лирический персонаж одного из стихотворений Маяковского, получив квартиру с ванной. Объектом внимания и лирического осмысления поэта часто становятся обыденные, сугубо земные явления: “жилье хорошее”, лифт, “прочные, впору, красивые носки”. “Вещи, обязательные при социализме”, окружаются поэтическим ореолом. И рядом – гордое заявление о полном бескорыстии и подчеркнутое восхищение людьми, стойко переносящими неустроенный, кочевой, голодный быт, идущими на неимоверные лишения ради завтрашнего изобилия:

Свела

Промозглость

Корчею –

Неважный

Мокр уют,

Сидят

Впотьмах

Рабочие, подмокший хлеб

Жуют.

Противоречие? Да, но не логического характера. Это диалектика самой жизни: наши желания часто опережают наши возможности.

И отдельный человек, и общество в целом должны постоянно выбирать между нуждами сегодняшнего дня и завтрашнего, соразмерять “мелочи” с “огромной поставленной целью”.

И сейчас один меняет комфортабельную городскую квартиру на палатку строителя Байкало-Амурской магистрали, другой, с дипломом сельскохозяйственного вуза в кармане, обивает пороги учреждений, контор и “торговых точек” – лишь бы не ехать в деревню… Оба совершают поступки, последствия которых будут ощущать очень долго, может быть, всю жизнь. Трудно сказать, как сложится судьба первого – ему еще нужно подкрепить первоначальную решимость упорством и трудом.

Что же касается второго, то материальные удобства и “легкая работа” никогда не компенсируют его душевного неуюта, необходимости стыдливо прятать глаза от прежних товарищей и знакомых.

Маяковский любил жизнь во всех ее проявлениях – от простейших ощущений до высоких идеальных порывов. “Чего мне, товарищ, корчить аскета…” – записал он в набросках к одному из “разговоров” с читателем. Но “громада любовь” поэта освящена мечтой о всеобщем счастье людей, поэтому он больше всего ценил красоту социального творчества, волю и усилия людей, самоотверженно создающих гармоничный мир. Восхищение подвигом народа и гордость за свою родную страну, “пятилетними, удесятеренными шагами” рванувшуюся в будущее, – главные мотивы поздней лирики Маяковского.

Юноше, обдумывающему житье…

Маяковский считал, что нет принципиальной разницы между лирикой и публицистикой, “высокими” мотивами и неотложными нуждами дня. В сегодняшнем и преходящем он замечал очертания будущего, а “вечные” проблемы – жизнь и смерть, личность и общество, любовь, творчество – считал практическими задачами, решать которые нужно неотложно – сейчас, сегодня, в крайнем случае – завтра. Поэтому газета, немедленно распространявшая поэтическое слово в многомиллионной аудитории, была для него идеальной трибуной, а труд газетчика – почетным занятием литератора.

Сотрудничество Маяковского с газетой “Комсомольская правда” было интересным и плодотворным. Обнаружилось удивительное соответствие между задорным юношеским пылом, молодой размашистостью и горячностью комсомольской печати и кипучей, темпераментной лирикой поэта. В “Комсомольской правде” и в других молодежных газетах стихи Маяковского печатались не на специальных “литературных страницах”. Они приходили к читателю в ряду проблемных и дискуссионных статей, в подборках писем и репортажей, среди самых животрепещущих материалов номера.

Звонкие заголовки поэта часто “скрепляли” газетные полосы и подборки, а интонации стихотворений перекликались с лозунгами и обращениями призывных страниц.

Поэт был заинтересованным и инициативным сотрудником газеты.

Один из работников редакции рассказал, например, что стихотворение “Технике внимание видать ли?” возникло по прямому “заданию” молодежного органа:

“Редакция готовит большой газетный удар. Выпускается полоса, посвященная организации “Дня техники”. Вопрос новый. Нужно зажечь читателя перспективой технического вооружения, привлечь его внимание к технической революции.

Требуется огневое слово Маяковского. В эти дни Владимир Владимирович был болен. На его квартиру отправляется сотрудник редакции.

Он застает Маяковского в постели, хочет вернуться, но Маяковский расспрашивает, в чем дело.

Через день он приходит полубольной в редакцию, приносит стихи”.

23 февраля 1928 года, в десятую годовщину Красной Армии, Ленинский комсомол был награжден орденом Красного Знамени – за боевые заслуги на фронтах гражданской войны. Торжественное вручение ордена состоялось на VIII съезде ВЛКСМ, который открылся 5 мая, а на следующий день “Комсомольская правда” на первой полосе вместе с репортажем об этом знаменательном событии поместила призывное обращение Маяковского “Добудь второй!”.

Создавалось оно в спешном порядке – об этом свидетельствует записная книжка, сохранившая следы многочисленных поправок и вариантов. Многие стихи Маяковский “вышагивал”, вынашивал в голове, занося на бумагу уже готовые или почти готовые строки. Сейчас для этого, видимо, не было времени.

На листы бумаги записывались все новые и новые формулировки – некоторые оказались удачными, другие не удовлетворяли его взыскательный вкус и тут же отбрасывались, переделывались, шлифовались.

За множеством малых тем в “молодежной” лирике поэта всегда проступает большой пафос – борьба за душу человека, за красоту и благородство поступков, за идеальную чистоту побуждений.

Коммунизм – это молодость мира, и его

Возводить

Молодым, –

Восклицал поэт. “Помни ежедневно, что ты зодчий и новых отношений, и новых Любовей”, – обращался он к тем, кто только начинал жить и любить, пробуждая у молодежи серьезное, ответственное отношение к вопросам морали. Он был беспощаден в насмешках над “хлюстами” и “стрекозлами”, пьянчугами, хулиганами и искателями “изячной” жизни.

Не менее строго взыскивал поэт и с тех, кто становился проповедником нравственной беспринципности и бездумной легкости в человеческих отношениях.

Однажды на страницах “Комсомольской правды” было опубликовано стихотворение Ивана Молчанова “Свидание”. Поэт обращался к женщине, которую разлюбил. “Любил – разлюбил” не такое уж экстраординарное явление, и не обязательно оно заслуживает общественного осуждения, но это всегда человеческая драма, может быть, большое горе для другого. Поэтому бессердечная нотация — “Ты стала слишком некрасивой в твоей косынке голубой” – в устах поэта выглядела, по крайней мере, безвкусной. А дальше у Молчанова шли строки:

“Я, милая, люблю другую – она красивей и стройней, и стягивает грудь тугую жакет изысканный на ней”.

Не говоря уже о пошловатости сравнения, здесь брошен вызов: “голубая косынка” – и “изысканный жакет”. Косынки в те годы носили комсомолки-работницы, а изысканные наряды – жены и дочери спекулянтов-нэпманов.

Любовные перипетии, таким образом, получали идеологическую окраску: право “на измену” в любви, на увлечение “богатой и красивой” поэт обосновывал сменой времен и усталостью от революции (“Тот, кто устал, имеет право у тихой речки отдохнуть”).

Против этой проповеди ухода от борьбы и направил Маяковский острие своего пародийного “письма”. Но это не публицистический спор: защита революционных идеалов в стихотворении ведется как защита поруганного достоинства женщины, как лирический поединок с пошлостью, облаченной в благозвучные формы стиха.

Маяковский за холодной рассудительностью обращения к “милой” разглядел душевную элементарность и черствость, поэтому он по-иному, резко и прямо, “пересказал” мысли и чувства молчанов-ского героя. То, что в стихотворении “Свидание” было завуалировано и прикрыто, в ответном “письме” сатирически обнажено и выставлено на всеобщее осмеяние.

В борьбе за высокие общественные идеалы, за воспитание убежденных строителей коммунизма Маяковский часто прибегал к гневной, саркастической насмешке над службистами, бюрократами, за канцелярским рвением утратившими революционную перспективу. Эти люди, “приспособленные” к безмолвному повиновению и послушанию, к стоячей атмосфере служебных апартаментов, чье “хорошо” совпадает с понятиями “безмятежно” и “узколобо”, были ненавистны поэту.

Маяковский разговаривал с юношами и девушками не только со страниц газет и поэтических сборников. Он участвовал во многих диспутах, посвященных животрепещущим проблемам их жизни, – о причинах появления упаднических настроений среди молодежи, об истоках хулиганства, о богеме, о любви и семье. Он шел к молодым читателям за советом, ободрением, устраивая своеобразные творческие отчеты и чтения.